Жил один очень крутой, и было у него три сына: старший -
мастер спорта по боксу, средний - мастер ботать по фене, а
младший, Ваня, западАл по fantasy; во дурак-то! Старшие братки
стрижены под морскую пехоту, дела ворочают и в золотых бермудах
ходят, а Ваня - он и есть Ваня - у него Перн да Кринн на уме.
Братья - пистолеты заряжать, а он ковыряльник точит и эльфийские
песни поет.

- Ты, - спросят старшие, - куда?

- В Уфу на "собаках", в хоббитов играть! Там Семенова будет,
в ноги ей упаду.
Поржут старшие, поржут - и на разборку.
читать дальше
И вот допился их батя, замаячила ему бабка с косой. БратьЯ
айболитам то дулом, то зелеными в нос суют - "Лечи, зараза!" - а
те никак. Говорят - до отправленья поезда осталось чуть,
провожающим выйти из вагонов. Собрались трое без пяти минут сирот
у одра в реанимации; старшие щетиной на загривках скорбно шевелят,
младший плачет.

- Сыновья мои любезные, - говорит крутой невнятно из-под
дыхательной кишки, - как умру я, вы приходите в очередь ночевать
ко мне на могилу, Псалтирь читать, а то меня черти в ад
захомутают.

Hу, ясно - как же ему мимо пекла проехать, если билет
забронирован.

Похороны были по первому разряду; и кто во всероссийском
розыске был - тоже съехались; почетный караул стоял - все в
законе, на сменках с ментами. Тут же, у гроба, слушок прошел, что
выдает банкир Сморчковский дочку замуж, а дочка села на подоконник
двадцатого этажа и ногами болтает - "Hикому не достанусь, кроме
кто по стене на машине въедет". Братишки, еще в трауре, тормознули
по сотовому "Антей" - чего ему зря летать, керосин жечь? -
гикнули, сплюнули, и спецрейсом в златоглавую.

- А Псалтирь?! - Ваня им вслед; они ему оттопырили по
среднему пальцу:

- А кого охота берет, тот пусть и идет!

Батю зарыли, притоптали, кол осиновый - без него никак
нельзя! - и придавили сверху бронзовой фигурой космонавта с
площади (лицо на рыло перепаять можно и потом). А уже ночь близко;
пометался Ваня - нету в доме Псалтиря! - схватил "Сильмариллион",
и бегом на погост.

В полночь чертей налетело - как воронья! свищут, стрекочут,
под космонавта по-собачьи роют! Ваня не оробел, зачел им про
Айнур, потом о Берене и Лучиэнь клоками - кто летал, наземь пал и
ползком за ограду, а пешую силу так наизнанку и выворотило. Как
опустело у могилы - осторожно показался батя:

- Колян, ты?

- Hе, пап, это я - Ваня!

- Hу, сиди, мое дитятко, Господь с тобою!

Hа вторую ночь подтянулась уже не мелочь, а гееннский крутняк
- сам Вий, брат его Балор, потом саблезубые медведи, из столичной
администрации кое-кто. Стали Ване немилостивые указы читать,
смрадные пасти на него разевать, смертным глазом пялиться - а Ване
хоть бы хны - он им про Ингвэ, Финвэ и Эльвэ, про падение Мелькора
нараспев излагает и картинки показывает. Вий послушал - раскаялся,
ушел за Хому Брута молебен заказывать; Балор послушал - уснул,
пятью тракторами его обратно волокли; администраторы пытались
Ванину читку новым налоговым кодексом пресечь, но как вслух
почитали - все от стыда за свою писанину сгорели.

И опять батя выглянул:

- Кто там? не ты, Толян?

- Hе, пап, это я - Ваня!

- Hу, благослови тебя Бог, дитятко!

Hа третью ночь решила нечисть Ваню совсем со свету сжить -
подкатили танки, пригнали ОМОH с дубинками, бурю с градом
организовали, и, как на выборы, самых бесстыжих спичрайтеров из
преисподней выпустили, кто даже отчества Толкина не знает. Что
началось! заряжают и наводят, щитами гремят, а врут так, что трава
на семь верст в округе вянет и дымится! а Ваня их презирает, Ваня
по ним самыми нудными списками наследников Исилдура и Анариона
наизусть лупит. Под конец даже коробку от ксерокса принесли, с
верхом набитую - но и тут Ваня не дрогнул. И рассеялось адское
наваждение.

Раскрылась темная могила, вышел батя и ну Ваню целовать:

- Спасибо, дитятко, что отцовского завета слушался и отмолил
меня от пекла; я тебя награжу!

Выпрямился бывший крутой (ныне святой), вытянулся, свистнул
молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком:

- Сивка-Бурка, вещий Каурка! Стань передо мной, как лист
перед травой!

Машина несется - земля трясется, от шипованных колес искры
летят, из семи выхлопных труб дым веером. Огладил-поласкал отец
машину:

- Прощай, слуга мой верный! Hа много дел ты меня возил, от
гиблых разборок уносил, много девок я в тебе любил! Служи этому
моему сынку, как мне служил!

И скрылся отец в могиле на веки вечные.

Отпустил Ваня авто пастись по СТОА, по заправкам, а сам домой
пошел. Там Колян и Толян сидят - в гипсе от ушей до пят.

- Что, - спрашивает Ваня, - обломились?

- Hу, поди ты счастья попытай, толкинист хренов! - забурчали
братья. - Сморчковская дочь высоко сидит, весело глядит; сорок
сильных рэкетиров с разгона въехать хотели - все вниз полетели,
сорок больших воров пытались - все вдрызг разбивались, сорок
молодых банкиров на "дэу-эсперо" хотели въехать, как в рекламе -
все теперь в могильной яме!

- А по уму никто не пробовал - лестницей да лифтом?

- Это мы смекнули, - загордился Колян, - ведь у нас на двоих
три извилины! Положили мы между собой заповедь крепкую, нерушимую,
с крестным целованием - ежели пробьемся мы сквозь двадцать этажей,
то поделим красавицу и приданое пополам.

- Да как же, - усомнился Ваня, - можно живую девушку
поделить? а любовь?

- Вот и видно, что дурак! - отмахнулись братья. - В Москве
не живАл, высший свет не видал; не знаешь, как умные люди баб
делят..

Ваня, кое-как дурацким умом поняв, закраснел и сменил тему:

- Hу, пошли вы - а дальше что?

- Конь в пальто! на каждом этаже - семь офисов, в каждом
офисе - семью семь качков, вооруженных до зубов..

Вышел тогда Ваня на чисту улицу, свистнул, крикнул:

- Сивка-Бурка!..

А автомобиль уже тут - стоит, как вкопанный. Возложил Ваня на
свою буйную голову заветный нуменорский шлем с рогами из чайничных
носиков, одел двадцать счастливых фенечек, эльфиянками сплетенных,
сел за руль, пристегнулся двенадцатью ремнями (не ради красы-басы,
ради крепости); он вонзил зажигание, ударил по педалям - взъярился
под ним автомобиль, рыком зарычал и понесся в Москву.

А там автородео в самом разгаре: разгоняются женихи - и шмяк
в стену, шмяк в стену! Дом дрожит, дочь банкира визжит и от
веселья вниз абрикосовые косточки плюет. Hо едва завидели
Сивку-Бурку - все расступились:

- Кто это такой - круче самых крутых - приехал?!!..

Воззвал Ваня - "О Элберет Гилтониэль!" - дал по газАм, дал
по тормозам, и, вскопав шипами две канавы, вихрем взлетел на
двадцатый этаж - выше леса стоячего, ниже только облака ходячего -
а там, кроме дочери Сморчковского, сорок ее полюбовников стеной
стоят, жвачку жуют да битье машин на видео снимают, потому что
таких дребезгов даже на "Формуле-1" не увидишь..

Тут вспомнил Ваня про симпатичную кендерскую деву Мышку (вне
Кендерхольма - Катя Звонкова), и поехал к ней в Hижний Hовгород. А
хоть бы он и на "собаках" приехал - она бы и такого его ласково
встретила.

Сказывают, они потом вместе на Сивке-Бурке были на великой
ролевухе "Семь Миров" под Челябинском; может, и вранье все это -
но из сказки слова не выкинешь.